— Кстати, говорят, молодой Хардинг горячо за нее заступался! — Пирс расплылся в улыбке.
— Как он меня раздражает, этот юнец! — Маркби вздохнул и посмотрел на часы. — Что ж, пора и по домам… Точнее, вы идите. А я поеду к Гримсби. Он велел мне явиться к нему домой точно без четверти семь. Сказал, что в начале седьмого закроет магазин, но исключительно из-за меня. Обычно он уходит домой в половине седьмого, после того как наведет там порядок.
— Разве нельзя было прийти к нему прямо туда? — удивился Пирс.
— Гримсби был не в восторге. У меня создалось впечатление, что приход инспектора полиции он расценивает как подрыв своей деловой репутации. Может, он боится, что я не вытру ноги при входе или громко, на весь зал, спрошу, торгует ли он порнографией. Пока мы с ним договаривались, мне все время казалось, что ему хочется обратиться ко мне как к прислуге: «Эй, любезный».
— Напыщенный болван, — сказал Пирс.
— Пирс, он рядовой обыватель и член местной торговой палаты. С ним нужно обращаться бережно. Я даже рад, что он пригласил меня к себе домой. Интересно будет взглянуть на него в домашней обстановке. О человеке многое можно сказать, увидев, какие книги стоят у него на полках и какой узор у него на ковре. Однако, строго между нами, мне уже начинает надоедать это Общество защиты исторических памятников Бамфорда. Многовато их для одного дня. Включая Гримсби, я за двадцать четыре часа успел опросить всех оставшихся в живых членов общества, а такого и врагу не пожелаешь!
Маркби раздраженно покачал головой.
— Знаете, что напоминает мне это дело? В молодости мы с друзьями ходили в паб, где было пианино. Мы положили на музыку стихотворение Лонгфелло Excelsior и сопровождали пение всякими жестами — иногда приличными, иногда не очень. Если помните, стихотворение начинается строчками: «Тропой альпийской в снег и мрак шел юноша, державший стяг». На его стяге, говорится дальше, был «странный девиз». Так вот, можно сказать, что на стяге, который несла Хоуп Маппл, тоже был странный девиз. И «альпийская тропа» тоже к месту, ведь Эрик родом из Швейцарии. Но все остальное теряется в тумане, как и цель героя стихотворения.
— А что случилось с тем парнем из стиха?
— Его вместе со стягом завалило лавиной. Повезло же ему! Мне предстоит сражаться со всеми членами Общества защиты исторических памятников! Кстати, как прошла беседа с горничной?
— Ее зовут Дидре. — Пирс закатил глаза. — Я бы не стал верить всему, что она рассказывала о Хоуп Маппл.
Он поведал Маркби о карточке, прикрепленной к коробке конфет.
— «С наилучшими пожеланиями, Чарлз»! — медленно повторил Маркби. — Значит, Хоуп была в союзе с Чарлзом Гримсби, а Зои — с Робином Хардингом. Эллен Брайант оставалась одна. Интересно, имеет ли это какое-то значение. Время покажет. Ну, спокойной ночи, идите домой!
Гримсби занимал половину приличного дома на две семьи; подоконники в гостиной украшали горшки с геранью, на полках в книжном шкафу теснились книги по истории края и тома Диккенса, на полочке стояли три фарфоровых гуся, а на полу лежал потертый ковер с завитушками. Вся мебель и обстановка словно сошли с картины, изображающей интерьер тридцатых годов двадцатого века. Маркби с удовольствием разглядывал древний радиоприемник Маркони в полированном корпусе, атласные диванные подушки с оборками и подголовники на креслах с вышитыми дамами в кринолинах.
Хозяин предложил Маркби стаканчик кипрского хереса; старший инспектор с благодарностью согласился и осторожно сел на диван, стараясь не помять атласные подушки и не сбить дам в кринолинах. Судя по всему, Гримсби сохранял обстановку, созданную, наверное, лет пятьдесят назад еще его родителями. Он ничего здесь не менял, ничего не выбрасывал и не покупал — кроме разве что нескольких книг.
— Решительно не понимаю, чем я могу вам помочь… м-м-м… старший инспектор, — заявил Гримсби, решив, что исполнил долг гостеприимства. Потом он посмотрел на Маркби в упор, как будто пытаясь убедить самого себя, что перед ним в самом деле старший инспектор полиции, который умеет вести себя в обществе, а не какой-нибудь самозванец.
— Я стремлюсь как можно больше узнать о миссис Брайант.
— Вряд ли я сумею много рассказать о ней, — надменно заявил Гримсби.
— Тогда расскажите о вашем обществе. Кто основал его? Давно ли Эллен в нем состояла?
— Общество основали мы, — довольно сухо ответил Гримсби. — Шесть лет назад. Основателями стали мы с Хоуп; позже к нам присоединялись другие. Эллен вступила года три назад. Разумеется, мы с ней и до того встречались в местном отделении торговой палаты, но близко знакомы не были. Повторяю, не были. Робин Хардинг вступил в общество примерно год назад, а малышка Зои — совсем недавно. Подозреваю, сию юную особу больше интересуют ее лошади, чем история. Вы ведь знаете, что Шумахер угрожает выкинуть со своей земли и ее, и ее питомцев? Хотя я сам не большой любитель животных, я всемерно сочувствую мисс Фостер, а высокомерие и своеволие Шумахера возмущают меня до глубины души! Я специально ездил в Лондон, чтобы повидать его, и дал понять, что мы против его планов. Мне казалось, что он поведет себя цивилизованно, ведь, в конце концов, я такой же бизнесмен, как и он. Однако он держался вызывающе и оскорбительно.
— Да, знаю, точнее, знаю о лошадях. Но если вы с Хоуп такие друзья…
— Коллеги! — сухо уточнил Гримсби.
— Но и друзья, конечно, ведь вы шесть лет проработали вместе…
— Не спорю, мы с Хоуп неплохо ладили, — сварливо заявил Гримсби и тут же помрачнел. — Да, ладили — до тех пор, пока она не устроила свою нелепую демонстрацию протеста. Должен признаться, после ее выходки я увидел ее в новом свете!