Гримсби со стоном покачал головой.
— Шумахер дружит со здешними копами, — напомнил Хоуп Робин. — Вас просто уберут оттуда, и все.
— Отлично! Пусть только попробуют! Я буду сопротивляться! Я лягу поперек дороги!
— Если Хоуп снова попадет на экраны телевизоров, если покажут, как ее увозят в полицейском фургоне… — хрипло начал Гримсби.
Представив, как ее увозят в полицейском фургоне, Хоуп просияла, а Робин быстро сказал:
— Хоуп, даже не думайте! Никуда вас не увезут, а Шумахер пришлет вам тарелку с объедками из ресторана, наймет фотографа и устроит себе хорошую рекламу. Он хитрый малый и способен воспользоваться любым нашим просчетом. И все-таки я согласен с Хоуп. Я тоже не готов признать себя побежденным.
— Только напрасно тратите время, — проворчал Гримсби.
— Вас он не толкал лицом в грязь! У меня с ним личные счеты! — объяснил ему Робин.
Хардинг, как обычно, подвез Зои к приюту на заднем сиденье своего мотоцикла. Разговаривать во время поездки было невозможно, но, когда они сидели в вагончике и пили растворимый кофе, они по-прежнему хранили молчание. Наконец, Робин решительно поставил кружку на стол.
— То, на что намекал Гримсби про меня и Эллен, — неправда.
— Не важно… — прошептала Зои.
— Нет, важно, черт побери! — Робин все больше загорался. — Да, пару раз я с ней действительно пообедал. Мне было ужасно скучно. Она всю дорогу проповедовала, как вредно есть мясо, и восхваляла орехи и семечки.
— Ничего страшного, Робин. Это никак не повлияет на нашу дружбу, — не сдавалась Зои. — Я тут ни при чем. Вы имеете право обедать с кем хотите. И Чарлза Гримсби ваши дела тоже не касаются, так что забудьте.
Робин воспринял ее ответ совсем не радостно. Через пару секунд он, запинаясь, проговорил:
— Вообще-то, Зои, старик Гримсби кое-что действительно угадал. Нет-нет, — поспешно добавил он, — я вовсе не приглашал Эллен на свидания! Но она, возможно… словом, она, может быть, что-нибудь такое вбила себе в голову. В последний раз, когда мы вместе ели, она делала какие-то двусмысленные намеки. Я рассказываю вам об этом и чувствую себя полным идиотом… наверное, выдавать ее не совсем по-джентльменски, но она ведь умерла, бедняжка.
— Да, вы отзываетесь о ней не слишком вежливо, — заметила изумленная Зои.
— Мне было просто смешно… Все ее призывы есть хлеб грубого помола и отказаться от мяса… А уж когда она начала строить глазки, мне стало просто противно. Словом, я перестал с ней обедать не только потому, что брать еду из дому дешевле. Меня оттолкнуло ее поведение. Когда мы с ней потом встречались на заседаниях, мне всегда казалось, что она как-то странно на меня поглядывает. Честно говоря, было неприятно. Ну вот… я решил, что вы должны это знать.
— Почему? — простодушно спросила Зои.
Робин покраснел.
— Почему? Потому что я хочу, чтобы вы знали правду и доверяли мне. Я не собираюсь ничего от вас скрывать… Черт побери, Зои, вы ведь знаете, как я к вам отношусь!
— Как вы ко мне относитесь? — Она изумленно воззрилась на него. — Нет, я не знаю.
— Так уж и не знаете?! — воскликнул Робин, но вовремя осекся. — Извините, — пробормотал он, вставая и беря свой шлем. — Я не собирался сейчас заводить серьезный разговор… Мне пора. Спокойной ночи!
Зои слушала, как стихает вдали рев мотоцикла.
— О боже! — сказала она вслух. — Только этого не хватало!
Потом она вздохнула, запахнулась в старый дождевик, доставшийся ей в наследство от мисс Батт, и пошла взглянуть на своих подопечных.
— Стаканчик сидра для дамы! — распорядился Маркби, получив свое пиво. — И побыстрее!
Официантка кивнула, и он протиснулся на старое дубовое сиденье. Утро выдалось утомительным. Сначала они присутствовали в суде. Вердикт по делу об убийстве Эллен был отложен до окончания следствия. Гибель неизвестного бродяги была объявлена несчастным случаем.
Хорошо, что сейчас посетителей в пабе было немного. В зале царила относительная тишина. Сегодняшний день выдался довольно прохладным; приятно было, что в камине разожгли огонь. Поленья шипели и трещали, и языки пламени отражались в полированных подковах, прибитых над дверью.
— Люблю смотреть на огонь, — заявила толстуха за стойкой, когда Мередит похвалила ее. — Заодно и погреемся.
— Спасибо, — сказала Мередит, отпивая глоток сидра. — Чудесно!
Она поставила стакан на стойку.
— Должна тебе признаться, я со страхом ждала сегодняшнего заседания коронерского суда. Я боялась, что присяжные обвинят Эмму в смерти бродяги!
— По словам врача, производившего вскрытие, девочка никак не могла нанести такие сильные удары. И потом, у него на черепе вмятина, которая соответствует по форме очертаниям ослиного копыта.
Мередит передернуло.
— Эмма держится очень стойко… Если бы не бледность, я бы и не подумала, что она перенесла такие тяжкие испытания. Она совсем не похожа на ту испуганную малышку, которую я нашла в лесу.
— Дети на удивление быстро восстанавливаются, — ответил Маркби, рассматривая на просвет янтарную жидкость в своей кружке. — Хотя ей сейчас совсем нелегко. Она не говорит о том, что с ней произошло. Это плохо. Она должна выговориться, а не замыкаться в себе. Я больше чем уверен, что она постоянно вспоминает о страшном происшествии. Я, конечно, не имею права критиковать Лору и Пола и вовсе не считаю их плохими родителями. Но иногда они, как мне кажется, подходят к воспитанию детей слишком легкомысленно. Конечно, сейчас они задумаются, но я боюсь, что они впадут в другую крайность. Раньше они давали Эмме чересчур много свободы. Поощряли ее самостоятельность. Плохо, если после происшествия в лесу они вообще не будут выпускать ее из поля зрения. Конечно, они многое поняли. Когда подрастет Вики, ей уже не позволят одной гулять в лесу или одной ходить по шоссе. Внимание и забота — это хорошо, но, по-моему, любая крайность вредна. И Полу, и Лоре трудно привыкать к переменам. Они обвиняют во всем себя и друг друга. Мол, они должны были заметить, что Эммы нет в спальне… Да и продукты, которые пропадали из кладовки целую неделю… Надо было проявить к девочке больше внимания и такта: она очень боялась, что ее подопечную Мод усыпят.